Везде
Land in the views and life arrangement of the rural parish clergy of the Vologda diocese in the 1860–1870s
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Land in the views and life arrangement of the rural parish clergy of the Vologda diocese in the 1860–1870s
Annotation
PII
S086956870004231-5-1
DOI
10.31857/S086956870004231-5
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Anton Vsevolodov 
Occupation: Researcher
Affiliation: Cherepovets State University
Address: Russian Federation, Cherepovets
Edition
Issue 1
Pages
146-160
Abstract

      

Received
04.03.2019
Date of publication
14.03.2019
Number of purchasers
89
Views
1911
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for the issue
Services benefits
920 RUB / 16.0 SU
Additional services for all issues for 2019
Services benefits
4224 RUB / 10.0 SU
1 Своеобразие социального облика сельского приходского духовенства в России во многом обусловливалось его естественной близостью к крестьянскому окружению и, прежде всего, тем, что одной из основ его материального благополучия был земледельческий труд. Однако если для крестьянина работа на земле была ключевым элементом самоидентификации, то в картине мира приходского священнослужителя земледелие оставалось хотя и разрешённым1, но внеслужебным и, следовательно, второстепенным по отношению к службе (Богу, пастве и государству) занятием. Следовательно, применяя к сельскому клиру тезис о неразрывной связи хозяйственной практики с духовной жизнью2, нужно оговориться, что порой связь эта была скорее дисгармонической, что определило специфику тех представлений духовенства, которые условно можно назвать «земледельческими»3. В круг их, очевидно, следует включать не только отношение к земледельческому труду как к источнику благосостояния, но и совокупность взглядов, описывающих степень адаптации клира к условиям его жизнеустройства, связанным с работой на земле. В комплексе этих представлений фиксировался достигнутый уровень культуры земледелия, формы землепользования, связанные с ними социальные отношения. Таким образом, они обеспечивали целостность восприятия природной и общественной среды в границах приходского пространства.
1. Так, VII Вселенский собор позволил клирикам «трудами рук своих» приобретать содержание «для потребностей сея жизни», но избегая своекорыстных побуждений (Правила Святых Вселенских соборов с толкованиями. М., 2000. С. 699–700. Ср.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Гуревич А.Я. Избранные труды. Средневековый мир. СПб., 2007. С. 204–205).

2. Громыко М.М., Буганов А.В. О воззрениях русского народа. М., 2000. С. 272.

3. Ср. используемый Ю.Л. Бессмертным термин «демографические представления» (Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции. М., 1991. С. 6).
2 В повседневном общении священнослужителей и крестьян действовали различные каналы обмена опытом. Росту компетентности духовенства в вопросах не только сугубо хозяйственных, но и связанных с юридическими аспектами землепользования, способствовало участие в мирских земельных переделах, а также в документировании деятельности мира. Это прослеживается уже по источникам XVI–XVII вв. и периодически выражалось, в частности, в написании прошений от лица всей общины или отдельных хозяев4. Постоянное косвенное соприкосновение с землёй вместе с личным трудом на ней вело к визуальному и психологическому слиянию пастырей с паствой – к описанной ещё И.Т. Посошковым ситуации, когда сельские священники «ничим не отменны от простых мужиков»: «Мужик за соху и поп за соху, мужик за косу и поп за косу… И в таковых суетах живущее, не токмо стадо Христово пасти, но и себя не упасти»5.
4. См.: Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV–XVI вв. М.; Л., 1951. С. 96, примеч. 5; Раскин Д.И. Мирские челобитные монастырских крестьян первой половины XVIII в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 6. Л., 1974. С. 175–185; Вдовина Л.Н. Крестьянская община и монастырь в Центральной России в первой половине XVIII в. М., 1988. С. 74; Суслова Е.Д. Церковь и крестьянское сообщество в Карелии в конце XV – начале XVIII в. Автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 2012. С. 23–24.

5. Посошков И.Т. «Книга о скудости и богатстве» и другие сочинения / Ред. и коммент. Б.Б. Кафенгауза. М., 1951. С. 38.
3 В эпоху Великих реформ давний вопрос о нравственной приемлемости земледелия соединился с проблемой оценки его роли в материальном обеспечении клира. На фоне происходивших тогда же преобразований в церковной жизни в общественном мнении началась медленная легитимация хозяйственной успешности священнослужителя. Однако актуализация стереотипного образа батюшки, «сеющего и жнущего, разъезжающего по ярмаркам и базарам для покупки и продажи лошадей, рогатого скота, овец и т.д.»6 свидетельствовала о том, что подобные занятия духовенства не вызывали широких симпатий, поскольку в них усматривалась угроза его пастырской состоятельности. Впрочем, такой знаток деревенского быта, как А.Н. Энгельгардт, с одобрением замечал, что «попы» не только прекрасно разбираются в народной натуре, но и «лучшие практические хозяева» после крестьян и «никто так хорошо не знает быт простого народа во всех его тонкостях, как попы»7. В радикально-демократических кругах приветствовали равный с крестьянином труд священника на земле, считая его самым общественно безопасным способом обеспечения причта8.
6. Цит. по: Церковная реформа. Сборник статей духовной и светской периодической печати по вопросу о реформе / Сост. И.В. Преображенский. СПб., 1905. С. 365.

7. Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. М., 1956. С. 54.

8. См., например: Русский заграничный сборник. IV. 1858. «Описание сельского духовенства» (разбор) // Литературное наследство. Т. 63. М., 1956. С. 205.
4 В церковной публицистике 1860–1870-х гг. привязанность сельского клирика к земле зачастую рассматривалась как препятствие для его личностного развития и духовного роста. Выработалось стойкое убеждение, что «если вы хотите быть хорошим священником, то вы не можете быть хорошим хозяином», а попытка совместить одно с другим непременно ведёт на «путь Мамоны»9. Считалось, что земледельческие заботы, как и в целом излишняя погружённость в «материальный быт», развивают стремление к наживе, стяжательство, а они превращают сан в способ заработка10. В то же время приближение программ семинарий к реальным условиям пастырской практики привело к тому, что умение правильно поставить домашнее хозяйство (а стало быть, и ведение полевых работ) всё чаще признавалось необходимым для приходского священника11.
9. Стас И., свящ. С Кавказа. По поводу учреждения Комитета для изыскания способов к обеспечению быта духовенства // Православное обозрение. Заметки. 1863. № 3. С. 130.

10. См. об этом: Богатинов Н. Идеал духовного пастыря, к осуществлению которого вызывает духовенство современная народная жизнь // Труды Киевской духовной академии. 1862. № 1. С. 109; Чижевский И., свящ. Ещё несколько мыслей к вопросу об улучшении быта русского православного духовенства. Харьков, 1863. С. 32; Об угождении прихожанам // Руководство для сельских пастырей. 1870. № 41. С. 201; О бескорыстии служителей церкви. Слово в день трёх святителей, произнесённое в Кишинёвской семинарской церкви Преосвященнейшим Сергием, епископом Кишинёвским // Душеполезное чтение. 1889. Т. 3. С. 334, 335, 337. Также об этике внеслужебного труда духовенства см.: Кирилл (Наумов), архим. Пастырское богословие. Изд. 2. М., 1854. С. 127–128; Певницкий В. Священник. Приготовление к священству и жизнь священника. Изд. 2. Киев, 1886. С. 21–22; и др.

11. РГИА, ф. 802, оп. 9 (1867 г.), д. 33, л. 351 об.; Сухова Н.Ю. Высшая духовная школа: проблемы и реформы (вторая половина XIX века). М., 2006. С. 298; Сухова Н.Ю. Пастырское богословие в российской духовной школе (XVIII – начало XX в.) // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Сер. I. Богословие, философия. 2009. Вып. 1(25). С. 33–36.
5 К середине XIX в. вследствие постепенного роста образовательного уровня духовенства отношение к личному земледельческому труду существенно изменилось12. Его представители всё чаще испытывали «боязнь унизиться до сходства с простонародьем». У нового поколения клириков даже «домашний труд делился на “благородный”, безразличный и “низкий”»13. В то же время в воспоминаниях выходцев из духовного сословия о своём детстве работа отца и матери на земле оценивалась, как правило, позитивно, хотя бы её причиной являлась крайняя бедность14.
12. Кузнецов С.В. Хозяйственные, религиозные и правовые традиции русских (XIX – начало XXI в.). М., 2008. С. 169–170.

13. Римский С.В. Российская церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999. С. 104.

14. См. об этом: Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России / Пер. с англ. А.Ю. Полунова. М., 2015. С. 43–44, 166–167.
6 Однако за рамками публицистики столь противоречивая этика терпела поражение, сталкиваясь с жизненной практикой. В целом, земледельческие представления духовенства формировались в ходе сложного согласования несистематизированного обыденного опыта и предписываемого «стандарта» поведения и мышления. При этом в источниках они, чаще всего, отражаются не в «чистом» виде, а в контексте исторических ситуаций разного масштаба, так что соответствующее исследовательское поле формируется «поверх» сразу нескольких смежных сюжетов. Во многом благодаря этому взаимодействие сельского клира середины – второй половины XIX в. с природным окружением и его рефлексия, по существу, ещё не подвергались целостному изучению.
7 Между тем потенциал такого рода исследований значителен. Прочную основу для них создают, в частности, материалы всероссийского опроса 1863 г. о местных средствах содержания приходского духовенства (известные в литературе как «Мнения» или «Сведения по делу об улучшении быта»15). Их информация может быть дополнена и скорректирована данными церковного делопроизводства (клировых ведомостей, прошений священнослужителей и т.д.), церковно-приходских летописей и церковно-статистических описаний, а также документов светских учреждений (казённых палат, земских управ и т.п.). Перекрёстный анализ этих источников позволяет восстановить картину представлений духовенства о земле с достаточной полнотой и, что немаловажно, с их региональной спецификой.
15. См. об этом: Руновский Н.П. Церковно-гражданские законоположения относительно православного духовенства в царствование императора Александра II. Казань, 1898; Freeze G.L. The Parish clergy in the Nineteenth Century Russia. Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton, 1983. P. 261–273; Римский С.В. Российская церковь в эпоху Великих реформ. С. 12; Мангилёва А.В. Социокультурный облик приходского духовенства Пермской губернии в XIX – начале XX в. Екатеринбург, 2015. С. 289–320; Всеволодов А.В. «Сведения по делу об улучшении быта православного духовенства» 1863 г. как делопроизводственный комплекс // Вестник Череповецкого государственного университета. 2012. № 1. Т. 2. С. 23–27.
8 Так, ярким своеобразием отличались земледельческие представления приходского духовенства на Европейском Севере России. Истоки его – в природно-климатических условиях и исторической устойчивости местных особенностей церковно-причтового землевладения и поземельных отношений клира и крестьянства. В десяти уездах Вологодской епархии – одной из крупнейших церковных областей Севера – к 1862 г. действовало, по разным данным, 617 или 622 сельских прихода с 1 694 священно- и церковнослужителями16. К 1890 г. за 627 приходским церквами числилось 45,4 тыс. десятин земли, в том числе 42,8 тыс. десятин за 591 сельской церковью17 (в 1865 г. – 39,3 тыс. десятин за всеми храмами епархии18). По масштабам церковного землевладения среди 56 учтённых епархий Вологодская занимала 15-е, а по площади среднего надела в расчёте на церковь (72,4 десятины) – 18-е место19.
16. Государственный архив Вологодской области (далее – ГА ВО), ф. 496, оп. 1, д. 13558, л. 1 об.; Памятная книжка Вологодской губернии на 1864 г. Вологда, 1864. С. 53–55 (4-я пагинация); Арсеньев Ф.А. Хозяйственно-статистический очерк Вологодской губернии, составленный по сведениям за 1869-й год // Памятная книжка Вологодской губернии на 1873 г. Вологда, 1873. С. 3 (3-я пагинация).

17. Любинецкий Н.А. Землевладение церквей и монастырей Российской империи. СПб., 1900. С. 4–5 (2-я пагинация).

18. РГИА, ф. 799, оп. 31, д. 162, л. 13–21.

19. Любинецкий Н.А. Указ. соч. С. 13, 15 (1-я пагинация).
9 Характерная особенность изучаемой территории – чёткое природно-климатическое и экономико-географическое деление. Первая зона, сложившаяся по Сухоно-Двинскому речному пути, включала территории Вологодского, Грязовецкого и Кадниковского уездов с относительно благоприятными условиями для земледельческого хозяйства, и Вельского, Никольского, Великоустюгского, Тотемского и Сольвычегодского уездов, где земледелие также было преобладающим видом деятельности, хотя и в меньшей степени. Во вторую зону с суровыми природными условиями и крайне разреженным населением входили Усть-Сысольский и Яренский уезды, в экономике которых особое значение имели неземледельческие занятия20.
20. Колесников П.А. Северная деревня в XV – первой половине XIX в. К вопросу об эволюции аграрных отношений в Русском государстве. Вологда, 1976. С. 51–61, 64–68 (табл. 5). О природно-географическом и экономическом районировании региона в историческом контексте см.: Водарский Я.Е. Вологодский уезд в XVII в. (к истории сельских поселений) // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 253–366; Бакланова Е.Н. Крестьянский двор и община на Русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976. С. 5 и др.; Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001. С. 384 и др.; Попов С.А. Крестьянское самоуправление в Вологодской губернии (вторая половина XIX – начала XX века). Сыктывкар, 2016. С. 29–30.
10 Несмотря на то, что только три вологодских уезда из десяти можно было считать в полном смысле земледельческими, доход от пользования наделом являлся одной из констант благосостояния местного духовенства. Анализ материалов опроса 1863 г. по епархии показал, что в выборке из 255 причтовых бюджетов (с полным набором данных) поступления от земли составляли 38,87% годового дохода (медианное значение) с максимумом в Вологодском уезде (51,06%) и минимумом – в Никольском (16,75%) 21.
21. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25–36; ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13548–13554. Всего при исследовании было обработано 316 опросных ведомостей с разной степенью полноты исходных данных.
11 Чистая прибыль от земледелия была невысокой. На севере и северо-востоке епархии затраты на обработку земли поглощали до 75% стоимости урожая в текущих местных ценах22. Нередка была нулевая, либо близкая к таковой чистая прибыль23. В Яренском уезде убытки от земледелия в «зяблые» годы были больше, чем чистая прибыль благополучных лет24. Даже в юго-западных уездах встречались случаи, когда от земли удавалось выручить всего несколько десятков рублей. Совокупные издержки при этом составляли до 80, 150 и даже 200–270 руб. на причт и более25. Так, в Становском Николаевском приходе Грязовецкого уезда ежегодно на сельскохозяйственные нужды у причта уходило 250 руб., в том числе на наём работников и работниц – 110 руб., на их содержание и наём подёнщиков – по 40, на «рабочий инструмент» – 10, на ремонт дворовых построек (амбаров, сараев, овинов) – 50 руб. в год26. В другом грязовецком приходе – Слободском Николаевском – структура затрат была более детализирована, включая «наём работников: зимой для ухода за скотом, а летом – для полевых работ – 150 руб.; их содержание – 75 руб.; поправка повозок и рабочего инструмента – 25 руб.». К этим расходам добавлялись «перемена рабочих лошадей и рогатого скота – 15 руб.; покупка дров, колья и жердья – 65 руб.; поддержка домов и служб – 50 руб.». От общего годового дохода (632 руб.) только основные земельные затраты отнимали 39,56%. С учётом ремонтов и покупки скота их доля (380 руб.) возрастала до 60,13% совокупного дохода клира27. Огородничество везде в епархии играло вспомогательную роль. По имеющимся данным, его вклад в общую сумму земельного дохода духовенства составлял примерно 5%28.
22. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13553, л. 73; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 26, л. 16.

23. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13550, л. 50–51; д. 13552, л. 29; д. 13554, л. 107; д. 14437, л. 13 об.; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25, л. 10 об.–11, 21 об.–22; д. 27, л. 8, 45.

24. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 32, л. 131–131 об.

25. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13529, л. 3, 11 об., 25 об., 32 об., 38 об.; д. 13550, л. 25 об.–26; д. 13553, л. 141 об.–142; д. 13688, л. 3.

26. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 33, л. 159 об.

27. Там же, л. 159.

28. См., например: ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13529, л. 38 об.; д. 13553, л. 75 об., 87 об.; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25, л. 15 об.–16.
12 Сложившийся в таких условиях хозяйственный уклад вологодского сельского клира был консервативен. В 1840-е гг., по свидетельству протоиерея А. Попова, «жизнь духовенства, по внешней обстановке более скудная, чем у большинства крестьян, вообще ничем не отличалась от жизни крестьянина. Как крестьянин, так пономарь и дьячок, жили своим хозяйством, трудом, работою; занимались они скотоводством и земледелием, сеяли лён, приготовляли дрова, сами пахали, сеяли, боронили… сами жали, косили, молотили. А бывали между ними и такие, которые между всем этим умели сделать топором и стругом всё, что нужно для хозяйства: и борону сбить, и соху устроить, и ткацкий станок... соорудить»29.
29. Попов А., прот. Воспоминания причетнического сына. Из жизни духовенства Вологодской епархии. Вологда, 1913. С. 3.
13 С годами значимость личного земледельческого труда у сельского клирика почти не уменьшалась. Священник В.Н. Турундаевский, служивший при Воздвиженской Кубенской церкви Вологодского уезда, по воспоминаниям внука, и в начале XX в. «обрабатывал землю первобытными орудиями – сохой, деревянной бороной». Он «сам устанавливал снопы для просушки в овине и сам подтапливал его… Сам молотил, сам веял зерно и сам лично сортировал. Всё свободное время у него было занято физическим трудом»30. В конце XIX в. корреспондент Этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева писал из Грязовецкого уезда, что «священники и причт, как и везде, тянут ту же житейскую лямку, влача свои хозяйства в более или менее прожиточной форме»31.
30. Турундаевский А.А. Наша семья // История от первого лица. Мир северной деревни начала XX века в письменных свидетельствах сельских жителей. Архангельск; М., 2011. С. 192.

31. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Т. 5. Вологодская губерния. Ч. 2. Грязяветский и Кадниковский уезды / Науч. ред. Д.А. Баранов, А.В. Коновалов. СПб., 2007. С. 78.
14 Трудозатраты, связанные с земледелием, естественно вызывали ожидание отдачи от усилий, не всегда оправдывавшихся в условиях, когда, как в Великоустюгском уезде, «пахотная земля, находясь в суровом климате и гористой местности, мало приносит должных плодов»32, а также психологический дискомфорт, возникавший из-за нехватки времени на добросовестное выполнение служебных обязанностей.
32. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13553, л. 127.
15 Тяжесть выбора между личным благосостоянием и долгом отразилась в своеобразно переиначенной риторике жертвенности. «Священникам, – сообщалось из Шарженского Михайло-Архангельского прихода Никольского уезда, – приходится, за исправлением богослужений и треб по обширному и многолюдному приходу, всё свободное время жертвовать заботам и хлопотам по хозяйству»33. В другом случае акценты менялись: тогда уже не хозяйство препятствовало службе, а, наоборот, пастырский долг становился помехой, и возникал тип иерея, «постоянно отвлекаемого от сельских хозяйственных занятий для требоисправления по церкви и по приходу»34. Такой батюшка был вынужден непрестанно, порой несколько раз на дню, перемещаться между идеальным и реальным. Его служение становилось отрывочным, нервически непродолжительным. Возвращение от алтаря в «мир» и обратно давалось тяжело: «Очень трудно жить в мире. Суеты неизбежны. Хозяйство подлинно требует многого ума и многих хлопот»35.
33. Там же, д. 13554, л. 114.

34. Там же, л. 152.

35. Цит. по: Знаменский П.В. К биографии А.П. Щапова // Исторический вестник. 1899. Т. CXXV. С. 520.
16 Всё это становилось мощным стрессогенным фактором – особенно в тех случаях, когда священник считал для себя невозможным служить «спустя рукава». С большой эмоциональной точностью описал эти изматывающие метания тотемский благочинный Павел Дьяков. В рапорте духовной консистории по опросным ведомостям причтов своего округа он сообщал, что загруженный полевыми работами священник «исполняет свою должность торопливо, невнимательно». В воскресную службу, после «недельных трудов он поскорее желает покончить с церковию… Но вот, после вывозки навоза и опахивания оным поля, скопив этот священный земледелец несколько сил, – берёт в руки косу, нанимает работников, идёт в луга свои – вдруг извещает благочинный, что он едет, а за ним преосвященный для обзора! Конечно, уж тут не до сенокоса. Десять раз бедный священник сходит в церковь для очистки, десять раз пересмотрит церковные документы и десять раз он не увидит самых грубых ошибок и в церкви, и в документах… Целая неделя проходит в невыносимой муке от страха и опасения, и действительно, священник явится перед владыкой и дик, и неисправен, и безгласен, а это опять от того, что не богословие повторял, не литературой занимался, а рылся в грязи»36.
36. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 36, л. 7.
17 Таким образом, отрицательное отношение к земледельческому труду объяснялось тем, что он, будучи для духовенства неизбежностью, вёл к очевидным и невосполнимым интеллектуальным потерям. Молодой священник, который «в семинарии более или менее освоился с идеями благородными, присмотрелся к жизни лучшей», на приходе, «привыкая к труду сельскому», по наблюдениям Дьякова, «мало-помалу теряет образование»37.
37. Там же, л. 7 об.
18 В 1866 г. «Вологодские епархиальные ведомости» сетовали на то, что супруги некоторых клириков, поглощённые исключительно домашними заботами, не проявляют никакого интереса к делу жизни своих мужей: «Немало, таким образом, в здешнем крае жён, даже священнослужительских, которые слишком много походят на обыкновенных крестьянок по нравственной неразвитости, по узкости взгляда на всё, их окружающее, и преследуемым в жизни интересам. Муж при этом или увлекается, вслед за женой, мелочами жизни, или остаётся с её стороны без сочувствия и поддержки в деле особенно-бескорыстного и усердного служения святой вере и Церкви»38.
38. О епархиальных училищах для девиц духовного звания (окончание) // Прибавления к Вологодским епархиальным ведомостям. 1866. № 9. С. 369.
19 Мотивы унизительности земледельческого труда и его необходимости для священника, даже образованного, причудливо переплетались в личном восприятии, отмечавшем не только физическую тяжесть земледелия, но и его внешнюю, совсем не благородную простоту. «Стоит только посмотреть в нашем крае, – отмечал П. Дьяков, – когда в летнее время, или по-нашему, “в страду”, какой-нибудь зажиточный крестьянин идёт к батюшке для напутствования своего больного отца или матери. Крестьянин, конечно, прилично одетый, приходит к отцу духовному в поле, где тот последний держит плуг, или боронит полосу, или возит удобрения. Невыносимо тяжка эта сцена – особенно для священника, потому что он в сермяге и босой... Случается, в таком положении, хотя и проездом, но видит и помещик, и чиновник священника. Дивно ли после сего, что всех нас, сельских священников, считают мужиками? Мы не унижаем трудов, но чёрные труды унижают священника, и сколько бы он не имел достоинств научных и моральных, он всё-таки крестьянин. При этом священник, если он дорожит лично своею работою (а не дорожить нельзя, потому что у нас тот священник и живёт хорошо, кто сам работает)... исполняет свою должность торопливо и невнимательно, огорчается сам и огорчает крестьянина… Между нами же не более трёх или четырёх священников, не работающих в поле, и то только потому, что имеют счастье отдать землю в аренду или не имеют её пахотной... Нет! Пока земля будет собственностью священника, наука и литература не жди себе пособия от сельского священника: ему некогда заниматься трудами учёными, хотя много у него данных для науки из быта народного»39.
39. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 36, л. 6–9.
20 Вместе с тем частые переводы с прихода на приход, обычные в описываемое время, препятствовали формированию устойчивой психологической привязанности священнослужителей к надельной земле. Характерно, что полученные от неё средства именовались «выгодами», в отличие от «дохода», который прочно связывался со «службой»40. При этом отношение духовенства к надельной земле следует отличать от отношения к личной земельной собственности, распространившейся в последней четверти XIX – начале XX в.41 Ввиду нестабильности земельного дохода даже в климатически более благополучных юго-западных Вологодском и Кадниковском уездах42, клирики епархии обращались с просьбами в синодальное Присутствие по делам православного духовенства возложить обработку церковных земель на прихожан. В Усть-Сысольском уезде считали это моральной обязанностью верующих по отношению к своим причтам43, в Кадниковском и Сольвычегодском – своего рода платой за исполнение треб или обучение грамоте крестьянских детей44. Видимо, сознавая правовую сомнительность данного требования, духовенство Никольского уезда просило подкрепить его «особым приказанием» начальства45. Многие священнослужители Вельского уезда увязывали введение отработок с назначением себе казённого оклада46. Другие предлагали передать всю церковную землю в Вологодском, Вельском, Грязовецком уездах в пользование крестьянам за постоянную денежную плату47.
40. Подробнее см.: Всеволодов А.В. Служба, доход и оклад в представлениях православного приходского духовенства и печати 1860-х гг. (к постановке вопроса) // Материальный фактор и предпринимательство в повседневной жизни населения России: история и современность. Материалы международной научной конференции / Отв. ред. В.А. Веременко. СПб., 2016. С. 195–201.

41. Подвигайло А.А. Церковное землевладение и землепользование в Центрально-Чернозёмном регионе в 60–90-е годы XIX века: на примере Курской и Воронежской губерний. Автореф. дис. … канд. ист. наук. Воронеж, 2007.

42. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13529, л. 3, 11 об., 25 об., 32 об., 38 об.; д. 13550, л. 25 об.–26; д. 13553, л. 141 об.–142; д. 13688, л. 3.

43. Там же, д. 13550, л. 53 об.–54.

44. Там же, л. 87 об.; д. 13554, л. 18.

45. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 26, л. 50.

46. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13552, л. 24 об.–25.

47. Там же, д. 13548, л. 3 об.–4, 9 об.–10, 15 об.–16; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 33, л. 19 об.
21 Обременительность полевых работ вызывала у духовенства желание полностью или частично сдать свой надел в аренду. Отношение к смене формы землепользования было по-своему эмоциональным, по крайней мере, тот же П. Дьяков писал о священниках, имеющих «счастье отдать землю в аренду». Всё яснее осознававшиеся выгода и «престиж» аренды по сравнению с собственным трудом – симптом объективной прагматизации мировоззрения клира48. У вологодского духовенства это было связано со стремлением не столько даже получить от надела максимально возможный доход, сколько гарантировать стабильное поступление средств в условиях общей шаткости, рискованности земледельческого хозяйства. В начале 1860-х гг. в Кадниковском уезде сколько-нибудь существенной пользы от церковной земли удавалось добиться только с помощью аренды49. Сдавали обычно землю, слишком удалённую от приходской церкви, либо ту, которую полагали маловыгодной50 или излишней51. Часть надела (прицерковная пашня или сенокос) при этом могла оставляться в личном пользовании духовенства52: причты даже просили нарезать им такое количество земли, чтобы одну половину её можно было кортомить, а другую – возделывать на полученные деньги53.
48. Именно это, вероятно, подразумевал М.Е. Салтыков, когда писал на исходе 1880-х гг., что современное ему духовенство «относится уже к полеводству довольно холодно (отдают свой земельный участок в кортому)» (Салтыков-Щедрин М.Е. Мелочи жизни // Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 20 т. Т. 16. Кн. 2. М., 1974. С. 53).

49. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 28, л. 61.

50. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 15652, л. 1; д. 16755, л. 87; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 219.

51. Например, половину земельной доли сверхштатного причетника в Кадниковском уезде (ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 14145, л. 1).

52. Там же, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 11; ф. 496, оп. 1, д. 13552, л. 41; д. 14437, л. 13.

53. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 36, л. 1 об.
22 Переход от личной обработки земли к сдаче её в аренду прямо зависел от внутриприходских отношений. Поскольку принадлежность земли, по мнению крестьян, определялась фактическим пользованием ею, участки, находившиеся в некрестьянском владении, так или иначе попадали в сферу интересов сельской общины54. По воспоминаниям А.А. Турундаевского, его отец-священник предпочёл сдать свою удобно расположенную пашню крестьянам, так как «сообразил, что шкурка выделки не стоит по некоторым мотивам. Во-первых, народ с завистью смотрит на эту землю, и не исключена возможность потрав. Заставить крестьян отгораживать свои земли от поповских полей вызовет много хлопот и озлоблений. Во-вторых, доходы от земли за вычетом всех вложений будут крайне невелики, а потому вся земля была отдана в аренду за небольшую плату. Оставлен небольшой клочок для личного пользования»55.
54. Об этом см.: Данилов В.П., Данилова Л.В. Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России. М., 1996. С. 27; Милов Л.В. Природно-климатический фактор и менталитет русского крестьянства // Там же. С. 43, 53–56; Саблин В.А. Крестьянское хозяйство на Европейском Севере России (1917–1920). М., 2009. С. 137; Сухова О.А. Десять мифов крестьянского сознания: Очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX – начало XX в.) по материалам Среднего Поволжья. М., 2008. С. 206, 208; Швейковская Е.Н. Государство и крестьяне России. Поморье в XVII в. М., 1997. С. 259–277.

55. Турундаевский А.А. Наша семья. С. 241.
23 Повсеместно практиковалась полная или частичная обработка церковных и причтовых земель наёмным трудом, а в Великоустюгском, Сольвычегодском и Яренском уездах – половниками56. Распространены были и помочи, к которым священнослужители обычно прибегали для ускорения хода полевых работ57. В Вельском, Вологодском, Никольском, Тотемском, Великоустюгском и Яренском уездах привлечение «чужих рук» было обусловлено как служебной занятостью священнослужителей, так и труднодоступностью их угодий, хотя земля могла признаваться при этом единственным или наилучшим средством содержания58. Многие, однако, не пользовались ими из-за дороговизны59.
56. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 63 и др.

57. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. С. 31–70. О негативных аспектах помочей см.: Макарова В.Ю. «Он хотя и выпивает, но не упивается»: отношение крестьян к пьянству священников // Сны Богородицы. Исследования по антропологии религии. СПб., 2006. С. 78–79.

58. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13549, л. 103 об.–104; д. 13552, л. 19 об.–21, 26 об.–27, 46 об.–47; д. 13554, л. 60, 113; д. 15460, л. 9 об.; д. 15736, л. 10 об. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25, л. 16 об.–18; д. 26, л. 93.

59. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 33, л. 75, 159 об.; ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13554, л. 47 об.–48, 113.
24 В формировании субъективного отношения клирика к своему наделу и оценке его производительных возможностей большую роль играло и расположение участков на местности. Опрос 1863 г. показал весьма смутные представления причтов о количестве имевшейся в их распоряжении земли и её границах, обусловленные давностью пользования и пестротой его юридических оснований60. Если в период нестеснённой выборности приходского духовенства право на пользование участками земли определённой площади обосновывалось и поддерживалось самим порядком ставленнического делопроизводства61, то с 1765 г. наделение землёй регулировалось законодательно. Так, в ходе Генерального межевания каждой приходской церкви предполагалось отвести по 33 десятины62.
60. Это, впрочем, не было особенностью одного лишь духовенства. О.А. Плех отмечает, что отсутствие подробных и точных карт Вологодской губ. в первой половине XIX в. приводило к тому, что «должностные лица ряда уездов выполняли возложенные на них обязанности, не имея точного представления о географии и границах подчинённой им территории» (Плех О.А. Местное управление в Вологодской губернии в первой половине XIX века. Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2016. С. 18–19).

61. Зольникова Н.Д. Сибирская приходская община в XVIII веке. Новосибирск, 1990. С. 150; Камкин А.В. Общественная жизнь северной деревни. Пути и формы крестьянского общественного служения. Вологда, 1990; Мильчик М.И. Приходская церковь и крестьянская община на Архангельском Севере в XVII в. // Русская культура на рубеже веков: Русское поселение как социокультурный феномен. Сборник статей / Гл. ред. Г.В. Судаков. Вологда, 2002. С. 40; Пулькин М.В. Приходское делопроизводство XVIII века как исторический источник (по материалам Олонецкой епархии) // Источниковедение: поиски и находки. Сборник научных трудов. Вып. 1. Воронеж, 2000. С. 132–133.

62. ПСЗ-I. Т. 18. № 12925. С. 156–162.
25 В Вологодской губернии межевание завершилось в основном к 1796 г.63, однако полностью разграничить причтовые наделы и участки других владельцев при этом не удалось. Много лучшего оставляла желать и сохранность в церковных архивах поземельной документации64. Во многие приходы межевые планы и книги не высылались годами и десятилетиями65. Даже когда размежёваны были давно используемые земли, точная их площадь порой оставалась духовенству неизвестна: судили о ней приблизительно, с точностью до десятков десятин66. Иногда имелось несколько планов и книг, но они охватывали лишь часть надела, либо же их информация была не во всём достоверной (из-за технических ошибок или вследствие перемены собственников)67. Это позволяет объяснить указания источников о том, что земля, как сообщали в 1859 г. из Кулойского Покровского прихода Вельского уезда, отмежёвана «в прежние годы, когда именно, неизвестно», и «поступила на церковь неизвестно откуда»68.
63. Колесников П.А. Северная Русь. Вып. 2. Архивные источники по истории Европейского Севера России XVIII в. Вологда, 1973. С. 106; Цветков М.А. Картографические материалы Генерального межевания // Вопросы географии. Сборник тридцать первый / Отв. ред. Н.Н. Баранский, В.К. Яцунский. М., 1953. С. 92.

64. См.: Пулькин М.В. Православный приход и власть в середине XVIII – начале XX в. (по материалам Олонецкой епархии). Петрозаводск, 2009. С. 130.

65. Так, в Кослангском Ильинском приходе Яренского уезда в 1870 г. священнослужители всё ещё ожидали присылки документов по межеваниям 1825 и 1851 гг. (ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 14437, л. 5). Подробнее см.: Милов Л.В. Исследование об «Экономических примечаниях» к Генеральному межеванию (К истории русского крестьянства и сельского хозяйства второй половины XVIII в.). М., 1965. С. 33–59.

66. ГА ВО, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 3 об.–4; ф. 496, оп. 1, д. 13552, 13 об.–14; д. 13554, л. 29 об.–30; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25, л. 9 об. – 10 об.; д. 34, л. 27 об.–28, 71 и др.

67. ГА ВО, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 2 об.–3; ф. 263, оп. 1, д. 453, л. 65.

68. Там же, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 4 об.–5.
26 В середине – второй половине XIX в. в епархии сохранялись рудименты прежней нераздельности церковного и крестьянского землевладения69. Участки, которыми пользовались причты в Вельском, Никольском, Сольвычегодском и Великоустюгском уездах, по происхождению и по территориальному окружению часто были мирскими70. В Великоустюгском, Сольвычегодском, Усть-Сысольском и Яренском уездах в совместном пользовании крестьян и духовенства находились сенокосные угодья71. На юго-западе епархии они сдавались причту «за оброк»72. Многие священнослужители северо-востока к началу 1860-х гг. не имели земли вовсе либо располагали только усадьбой, площадь которой не достигала и десятины73. Некоторые причты, кроме участков, закреплённых за церквями Генеральным межеванием (в том числе и приданных по писцовым книгам), пользовались землёй «по старине» – непрерывно, начиная с XVI–XVII вв. Права на эти «неплановые» участки подтверждались, как правило, свидетельствами старожилов74.
69. См.: Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Л., 1978. С. 114–116; Копанев А.И. Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984. С. 36–37; Швейковская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века. М., 2012. С. 139–152. См. также: Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII веке. Т. II. М., 1912. С. 19–20; Юшков С.В. Очерки из истории приходской жизни на Севере России в XV–XVII вв. СПб., 1913. С. 5–7; и др.

70. ГА ВО, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 6 об.–7; ф. 496, оп. 1, д. 13553, л. 132; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 25, л. 9 об.–10; д. 34, л. 7 об.–8.

71. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 8.

72. Так, в 1844 г. причт Воскресенской на Борку церкви Вологодского уезда платил своим крестьянам 44 руб. 24 коп. такого оброка (РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 10).

73. К примеру, площадь усадебной земли Слудского Спасского прихода в Яренском уезде составляла 600 кв. саженей (РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 32, л. 118 об.–119). Причт Угронского Введенского прихода в Вельском уезде имел только огороды, переданные прихожанами (Там же, д. 34, л. 335).

74. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13549, л. 207; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 28, л. 61. Следует учесть, что владение «по старине» могло и не предполагать какой-либо письменной фиксации прав на землю. См.: Воскобойникова Н.П. К истории описания Сольвычегодского уезда во второй половине XVI – первой четверти XVII в. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. Сборник статей. М., 1991. С. 80.
27 Обычноправовая регламентация землепользования при определённых обстоятельствах была выгодна духовенству. Она позволяла расширять площадь наделов за счёт угодий, занятых по договорённости с соседями или самочинно. Многие клирики также предпочитали пользоваться вместо отмежёванной земли небольшими участками, полученными «по соглашению» от прихожан75. Тем самым закладывалась основа для будущих конфликтов, поскольку крестьяне, отводя причту пашню или сенокос до нарезки установленной законом «пропорции» или бессрочно, делали это, по большей части, «без акта» и реже – «по подписке»76.
75. См.: ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13550, л. 53 об.; д. 13553, л. 121 об.; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 71.

76. См.: РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 2, 4, 6 и др.; ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13550, л. 57.
28 Действительно, земли, не разграниченные официально, часто становились ареной столкновения интересов священнослужителей и крестьян. Добровольный отвод мирской земли духовенству в дальнейшем служил предлогом для одностороннего возврата её общиной. Клирики квалифицировали такие действия как «захват», обосновывая свои права на отнятые угодья длительностью пользования77. Ощущение ценности спорных участков было у них иногда столь сильно, что причты в борьбе за них не останавливались даже перед подделкой правоустанавливающей документации, как это случилось в ходе конфликта причта Цилебской Христорождественской церкви Яренского уезда с местными крестьянами из-за пожни Пономарской78. Так же умело и успешно при отстаивании своих позиций в поземельных спорах духовенство оперировало и подлинными межевыми актами79.
77. См.: ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 15652, л. 4–5.

78. Там же, д. 13320, л. 1–1 об., 4.

79. См. пример такого спора: Там же, д. 13322, л. 5, 6, 12.
29 Симптоматично, что, несмотря на сложности с признанием границ и частое незнание обстоятельств приобретения земель, различия в актуальных основаниях пользования ими осознавались и обозначались духовенством вполне ясно. «Обрезную» (отмежёванную) землю не смешивали с «крепостной», «данной» или «оброчной»80. Хорошо были осведомлены причты и о наличии в приходской округе тех или иных доходных угодий и их владельческом статусе. В опросных ведомостях 1863 г. они локализуются порой очень точно, с указанием не только названий дач, но и имён владельцев («пустошь… гг. Брянчаниновых и Волкова»81, лес из казённой дачи «против деревень Воронцовых»82), либо дополнительных идентифицирующих признаков. Так, клир Задносельской Георгиевской церкви Кадниковского уезда просил передать ему сенные покосы в пожнях, оставшиеся сверх крестьянского надела у помещиков по сельцам Бережок, Миролюбово, Скородумово – «в недальнем расстоянии от церкви»83. Трудно сказать, собиралась ли информация о принадлежности угодий специально, при подготовке опросных ведомостей, либо же была частью практического знания местного землевладения (необходимого клиру в повседневном общении с паствой). Однако она явно использовалась духовенством для защиты коллективных и индивидуальных интересов и рассматривалась как инструментальная ценность.
80. Там же, ф. 883, оп. 1, д. 162, л. 140–140 об., 146, 155 об., 172, 177, 229 об., 255 об.

81. Там же, ф. 496, оп. 1, д. 13550, л. 19 об.–20.

82. Там же, д. 13549, л. 213.

83. Там же, д. 13550, л. 1 об.–2.
30 Важнейшими чертами пространственной конфигурации причтовых наделов, во многом унаследованными ещё от досинодального времени, были чересполосица и значительная раздробленность. Каждый надел состоял из долей («повытков»). Повыток, в свою очередь, делился на несколько пахотных полос и сенокосных участков84. При распределении земли дробность надела, помимо прочего, облегчала соблюдение служебной иерархии. При этом даже обширный (до 200–400 десятин) участок мог быть размещён так, что его держатели жаловались на крайнюю тесноту. Духовенство Пушемского Троицкого прихода Никольского уезда, располагавшее более чем 114 десятинами земли, писало в отзыве, что она «очень сжата», а «межа от межи [находится] на расстоянии всего 70 сажен»85.
84. Подробнее см.: Васильев Ю.С. Избранные труды по истории Европейского Севера России XII–XVII веков. Вологда, 2013. С. 212.

85. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 26, л. 58.
31 Эта мозаичность надела, как ни парадоксально, могла позитивно влиять на межличностные отношения в клире. В сезон полевых работ священнослужители, выйдя из храма, не разлучались надолго – земледельческие хлопоты снова сводили их вместе, и они оказывались буквально на соседних участках86.
86. «Выйдите на церковное поле и увидите, что на одной стороне пашет причетник, а на другой священник… А спустя четыре-пять часов там уже другая картина. На одной полосе сеет священник, на другой пономарь, а на третьей женщина» (Попов А., прот. Указ. соч. С. 4).
32 Полицентричность была свойственна как наделам, состоявшим целиком из официально отмежёванной земли, так и тем, в которых участки по «казённой пропорции» дополнялись крестьянскими придачами. Типичной даже для Вологодского и прилегавших к нему уездов была ситуация, когда пахота и сенокос оказывались отведены в разных местах, отстоявших от церкви на расстояние от 1–2 до 15–30 верст87. Количество несмежных участков достигало пяти–девяти и более, а при удачном стечении обстоятельств ограничивалось двумя–четырьмя88.
87. ГА ВО, ф. 34, оп. 12, д. 59, л. 6 об.–11; ф. 496, оп. 1, д. 13554, л. 69–69 об.; д. 15750, л. 5 об.; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 28, л. 61; д. 34, л. 267; д. 36, л. 5.

88. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 14330, л. 3 об.; д. 13550, л. 17 об.–18; д. 13553, л. 127; д. 13688, л. 3; ф. 883, оп. 1, д. 162, л. 223 об; РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 9 об.–10.
33 Структура надела являлась одним из факторов отнесения земли к категории «удобной». Вообще же понятие «удобство» в представлениях сельского духовенства было весьма пластично: соответствующим термином при необходимости пользовались для комплексной характеристики физической доступности участка, состава и плодородия почвы, а также объёмов получаемого с него дохода. Столь же условным оказывалось и «неудобство». По-видимому, оно указывало прежде всего на удалённость тех или иных угодий от храма. «Дальность расстояния», подразумевавшая «неудобство» землепользования, отсчитывалась примерно с 5 вёрст: меньшая дистанция позволяла считать участок доступным для обработки. Так, в Подкубенском Воскресенском приходе Вологодского уезда духовенство без всякого намёка на длину пути констатировало, что половина сенокосной земли состоит «на пустоши, находящейся от церкви в 2½ верстах, которая не вся к плодородию и сенокосу удобна»89. П. Дьяков, говоря о трудности хлебопашества для тотемских священников, отмечал: «Только при некоторых приходах земля по полной пропорции по положению, а при тех, где вблизи церкви помещики или крестьяне, редко полный надел земли, или она в 5, 10 и 15 верстах, и та в 3–4 местах, по качеству большею частию дурна»90. В Кичменгском Преображенском приходе Никольского уезда клирики пользовались участком в 106 десятин, находившимся за семь вёрст от храма. Из этого причт заключал, что земля «по дальности… для владения вовсе не удобна»91.
89. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 205.

90. Там же, д. 36, л. 5.

91. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13552, л. 44 об.–45.
34 Однако зависимость между расстоянием до участка и признанием «удобства» либо «неудобства» его разработки прослеживается не всегда: данные параметры часто использовались и в сопряжении, и без какой-либо очевидной связи друг с другом92. Характерно, что, формулируя свои материальные запросы в «Сведениях об улучшении быта», причты пренебрегали удалённостью доходных земель. Например, в Вологодском уезде священнослужители просили передать им казённые леса в 5–8 верстах от церквей93. Шейбухтский Богородский причт Тотемского уезда высказывал в ведомости желание пользоваться покосами в 4, 26 и 32 верстах от своего храма94.
92. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 27, л. 30; д. 36, л. 80.

93. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13548, л. 7 об.–8, 13 об.–14.

94. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 36, л. 22 об.–23.
35 Пашня и сенокос могли считаться «удобными», если ничто в пространственном расположении, рельефе не препятствовало их разработке. Соответственно, «неудобной» становилась земля, занятая лесом, находящаяся под дорогами или вблизи них, заболоченная и т.п.95 – та, с которой «причт не получает никакой пользы»96. «Малоудобной» признавалась земля, которая «малую и редко приносит пользу»97. Для усадебной оседлости «удобство», видимо, предполагало наличие при домах причта обустроенных огородов, способных обеспечивать потребности семей клириков98.
95. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13548, л. 5 об.–6.

96. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 213.

97. Там же, л. 219.

98. Там же, д. 32, л. 126; ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 13553, л. 102–102 об.
36 Понимая «удобство» как показатель производительных возможностей земли, духовенство учитывало всю совокупность местных особенностей, прежде всего – рельеф и климат. Косвенно о земледельческом опыте и знаниях священнослужителей можно судить по тому, как производилась ими оценка качества почв. Судя по ведомостям о средствах содержания духовенства Вологодской епархии, поданным в Святейший Синод в 1845 г., она была как комплексной («качества земля порядочного»99), так и параметрической («качеством относительно плодородия земля хороша»100; «качество земли: состоит из серого, а немалая часть – из жёлтого песка»101; «земля по причине песчаного грунта к плодородию посредственна»102; «земля же по причине низменности положения и холодности климата к плодородию неудобна»103). Высокая детализация оценочной шкалы обусловливалась точной подстройкой её под локальные природные условия, что вело иногда к излишней дробности описания. Так, при «порядочном» качестве почвы дополнительно учитывалась, например, её «хрящеватость»104.
99. РГИА, ф. 804, оп. 1, разд. III, д. 34, л. 32.

100. Там же, л. 339.

101. Там же, л. 405.

102. Там же, л. 28.

103. Там же, л. 71.

104. Там же, л. 151.
37 Если в надел входили неравные в том или ином отношении участки, это также отражалось в оценке в виде простой градации («качества земля есть хорошая, порядочная и средственная»105), либо с помощью специализации угодий по хозяйственному назначению («и пахотная, и сенокосная земля хорошего качества»106), либо обобщённо – с указанием доли лучшей или худшей земли от общей площади («земля большею частию неудобная»107). Поскольку контрасты были порой очень велики, нередко в ведомостях называлась площадь худшего участка108.
105. Там же, л. 349, 317.

106. Там же, л. 57. См. там же: л. 36, 40, 113, 191, 261, 263, 265, 267, 295 и др.

107. Там же, л. 331. См. там же: л. 29 об.–30, 42, 61, 390 и др.

108. См., например, ведомость по Уфтюжскому Трифоновскому приходу Кадниковского уезда, где обозначено, что кроме «хорошего» сенокоса у причта имелось ещё 6 десятин «маловыгодного» (Там же, л. 295).
38 О земледельческой опытности причтов свидетельствуют и их указания на то, что земля требует регулярного «немалого» или «хорошего» удобрения и «надлежащего возделывания»109. Так, из Кумзерского Флоро-Лаврского прихода Кадниковского уезда сообщалось о том, что пахотная земля «к хлебопашеству способна и вся удобрена»110. По урожайности хлебов, количеству снятого с покосов сена или внесённого удобрения судили о «посредственности» земли в Грязовецком уезде111. Собственные трудозатраты наряду с природными свойствами, как видно, служили мерилом качества земли.
109. Там же, л. 14, 51, 79, 87, 249, 251, 257.

110. Там же, л. 101.

111. Там же, л. 223, 225, 227, 229.
39 Отношение духовенства к поддержанию плодородия почв зависело от многих факторов. Причины «нерачения» о земле были не всегда очевидны даже тем, кто постоянно наблюдал жизнь сельского батюшки. Когда священнослужитель не занимался хозяйством сам и не передавал надельную землю в стороннее пользование, это со временем приводило её в самое плачевное состояние. Преемник мог впоследствии годами пытаться исправить положение, но так и не достичь успеха. В объединённом Нокшинско-Бобровском Богородском приходе Великоустюгского уезда за «опустошённой» предшественниками землёй причту пришлось ухаживать четыре года, прежде чем в 1880 г. удалось вновь получить с неё чистого дохода 29 руб. Два года подряд до этого убытки составляли по 60 руб.112
112. ГА ВО, ф. 496, оп. 1, д. 15460, л. 5–5 об.
40 Нередко поля оставлялись «впусте» из-за вдовства их обладателей113. Кроме семейных неурядиц, к делу порой примешивалось внутрипричтовое соперничество. Небрежность по отношению к своему участку, возникавшая из-за служебной занятости или бедности, рассматривалась как аргумент в пользу перераспределения угодий в причте114. Наоборот, стабильное поддержание плодородия земли воспринималось как служебное отличие, подтверждавшее ответственность и добросовестность клирика и выделявшее его из среды «собратий». Так, в частности, писал о себе в прошении 1869 г. сверхштатный диакон Евгений Изюмов: «Я с поступления своего на место сам занимался земледелием и старался удобрить землю, которую и удобрил». Вологодский священник Евграф Марков просил разрешить ему засев парового поля, ранее удобренного «и в лучшем достоинстве приготовленного к засеянию озимовою рожью»115.
113. Там же, д. 14496, л. 25 об.; д. 16755, л. 87.

114. Там же, д. 13319, л. 11 об.

115. Там же, д. 15442, л. 95.
41 Представления вологодского сельского духовенства о земле, землевладении и землепользовании не составляли строгой системы и преломлялись в двух плоскостях повседневной жизни. Для исполнения служебных обязанностей надел являлся обузой, препятствием, но он же оставался основой житейского благополучия, важнейшим компонентом материального обеспечения клириков и их семей. Преобладание той или другой стороны зависело не только от индивидуальной психологии, но и от неповторимого сочетания и постоянной изменчивости жизненных обстоятельств. Убеждение в ценности земли как ресурса для ведения хозяйства заставляло священнослужителей искать такую стратегию экономической деятельности, которая принесла бы наибольшую финансовую отдачу при наименьших затратах собственного труда. Достигать этого они пытались как с помощью комбинации личного землепользования со сдачей части надела в аренду, так и передавая всю церковную землю в обработку прихожанам – с соответствующим возмещением. Но несмотря на всю привлекательность аренды, для многих причтов личный труд на земле и в пореформенные десятилетия не имел альтернативы. Сохранение архаических черт в поземельных отношениях создавало для духовенства трудности с восприятием и фиксацией границ земельных участков. Однако к подтверждению прав на угодья причты, когда это было необходимо, относились с большим вниманием, умея не только хорошо ориентироваться в особенностях местного землевладения, но и использовать имеющиеся знания для защиты своих интересов.

References

1. Pravila Svyatykh Vselenskikh soborov s tolkovaniyami. M., 2000. S. 699–700. Sr.: Gurevich A.Ya. Kategorii srednevekovoj kul'tury // Gurevich A.Ya. Izbrannye trudy. Srednevekovyj mir. SPb., 2007. S. 204–205.

2. Gromyko M.M., Buganov A.V. O vozzreniyakh russkogo naroda. M., 2000. S. 272.

3. Bessmertnyj Yu.L. Zhizn' i smert' v Srednie veka. Ocherki demograficheskoj istorii Frantsii. M., 1991. S. 6.

4. Kopanev A.I. Istoriya zemlevladeniya Belozerskogo kraya XV–XVI vv. M.; L., 1951. S. 96, primech. 5; Raskin D.I. Mirskie chelobitnye monastyrskikh krest'yan pervoj poloviny XVIII v. // Vspomogatel'nye istoricheskie distsipliny. Vyp. 6. L., 1974. S. 175–185; Vdovina L.N. Krest'yanskaya obschina i monastyr' v Tsentral'noj Rossii v pervoj polovine XVIII v. M., 1988. S. 74; Suslova E.D. Tserkov' i krest'yanskoe soobschestvo v Karelii v kontse XV – nachale XVIII v. Avtoref. dis. … kand. ist. nauk. SPb., 2012. S. 23–24.

5. Pososhkov I.T. «Kniga o skudosti i bogatstve» i drugie sochineniya / Red. i komment. B.B. Kafengauza. M., 1951. S. 38.

6. Tsit. po: Tserkovnaya reforma. Sbornik statej dukhovnoj i svetskoj periodicheskoj pechati po voprosu o reforme / Sost. I.V. Preobrazhenskij. SPb., 1905. S. 365.

7. Ehngel'gardt A.N. Iz derevni. 12 pisem. M., 1956. S. 54.

8. Sm., naprimer: Russkij zagranichnyj sbornik. IV. 1858. «Opisanie sel'skogo dukhovenstva» (razbor) // Literaturnoe nasledstvo. T. 63. M., 1956. S. 205.

9. Stas I., svyasch. S Kavkaza. Po povodu uchrezhdeniya Komiteta dlya izyskaniya sposobov k obespecheniyu byta dukhovenstva // Pravoslavnoe obozrenie. Zametki. 1863. № 3. S. 130.

10. Bogatinov N. Ideal dukhovnogo pastyrya, k osuschestvleniyu kotorogo vyzyvaet dukhovenstvo sovremennaya narodnaya zhizn' // Trudy Kievskoj dukhovnoj akademii. 1862. № 1. S. 109; Chizhevskij I., svyasch. Eschyo neskol'ko myslej k voprosu ob uluchshenii byta russkogo pravoslavnogo dukhovenstva. Khar'kov, 1863. S. 32; Ob ugozhdenii prikhozhanam // Rukovodstvo dlya sel'skikh pastyrej. 1870. № 41. S. 201; O beskorystii sluzhitelej tserkvi. Slovo v den' tryokh svyatitelej, proiznesyonnoe v Kishinyovskoj seminarskoj tserkvi Preosvyaschennejshim Sergiem, episkopom Kishinyovskim // Dushepoleznoe chtenie. 1889. T. 3. S. 334, 335, 337. Takzhe ob ehtike vnesluzhebnogo truda dukhovenstva sm.: Kirill (Naumov), arkhim. Pastyrskoe bogoslovie. Izd. 2. M., 1854. S. 127–128; Pevnitskij V. Svyaschennik. Prigotovlenie k svyaschenstvu i zhizn' svyaschennika. Izd. 2. Kiev, 1886. S. 21–22; i dr.

11. Sukhova N.Yu. Vysshaya dukhovnaya shkola: problemy i reformy (vtoraya polovina XIX veka). M., 2006. S. 298; Sukhova N.Yu. Pastyrskoe bogoslovie v rossijskoj dukhovnoj shkole (XVIII – nachalo XX v.) // Vestnik Pravoslavnogo Svyato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Ser. I. Bogoslovie, filosofiya. 2009. Vyp. 1(25). S. 33–36.

12. Kuznetsov S.V. Khozyajstvennye, religioznye i pravovye traditsii russkikh (XIX – nachalo XXI v.). M., 2008. S. 169–170.

13. Rimskij S.V. Rossijskaya tserkov' v ehpokhu Velikikh reform. M., 1999. S. 104.

14. Manchester L. Popovichi v miru: dukhovenstvo, intelligentsiya i stanovlenie sovremennogo samosoznaniya v Rossii / Per. s angl. A.Yu. Polunova. M., 2015. S. 43–44, 166–167.

15. Runovskij N.P. Tserkovno-grazhdanskie zakonopolozheniya otnositel'no pravoslavnogo dukhovenstva v tsarstvovanie imperatora Aleksandra II. Kazan', 1898; Freeze G.L. The Parish clergy in the Nineteenth Century Russia. Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton, 1983. P. 261–273; Rimskij S.V. Rossijskaya tserkov' v ehpokhu Velikikh reform. S. 12; Mangilyova A.V. Sotsiokul'turnyj oblik prikhodskogo dukhovenstva Permskoj gubernii v XIX – nachale XX v. Ekaterinburg, 2015. S. 289–320; Vsevolodov A.V. «Svedeniya po delu ob uluchshenii byta pravoslavnogo dukhovenstva» 1863 g. kak deloproizvodstvennyj kompleks // Vestnik Cherepovetskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012. № 1. T. 2. S. 23–27.

16. Pamyatnaya knizhka Vologodskoj gubernii na 1864 g. Vologda, 1864. S. 53–55 (4-ya paginatsiya); Arsen'ev F.A. Khozyajstvenno-statisticheskij ocherk Vologodskoj gubernii, sostavlennyj po svedeniyam za 1869-j god // Pamyatnaya knizhka Vologodskoj gubernii na 1873 g. Vologda, 1873. S. 3 (3-ya paginatsiya).

17. Lyubinetskij N.A. Zemlevladenie tserkvej i monastyrej Rossijskoj imperii. SPb., 1900. S. 4–5 (2-ya paginatsiya).

18. Kolesnikov P.A. Severnaya derevnya v XV – pervoj polovine XIX v. K voprosu ob ehvolyutsii agrarnykh otnoshenij v Russkom gosudarstve. Vologda, 1976. S. 51–61, 64–68 (tabl. 5). O prirodno-geograficheskom i ehkonomicheskom rajonirovanii regiona v istoricheskom kontekste sm.: Vodarskij Ya.E. Vologodskij uezd v XVII v. (k istorii sel'skikh poselenij) // Agrarnaya istoriya Evropejskogo Severa SSSR. Vologda, 1970. S. 253–366; Baklanova E.N. Krest'yanskij dvor i obschina na Russkom Severe. Konets XVII – nachalo XVIII v. M., 1976. S. 5 i dr.; Milov L.V. Velikorusskij pakhar' i osobennosti rossijskogo istoricheskogo protsessa. M., 2001. S. 384 i dr.; Popov S.A. Krest'yanskoe samoupravlenie v Vologodskoj gubernii (vtoraya polovina XIX – nachala XX veka). Syktyvkar, 2016. S. 29–30.

19. Popov A., prot. Vospominaniya prichetnicheskogo syna. Iz zhizni dukhovenstva Vologodskoj eparkhii. Vologda, 1913. S. 3.

20. Turundaevskij A.A. Nasha sem'ya // Istoriya ot pervogo litsa. Mir severnoj derevni nachala XX veka v pis'mennykh svidetel'stvakh sel'skikh zhitelej. Arkhangel'sk; M., 2011. S. 192.

21. Russkie krest'yane. Zhizn'. Byt. Nravy. Materialy «Ehtnograficheskogo byuro» knyazya V.N. Tenisheva. T. 5. Vologodskaya guberniya. Ch. 2. Gryazyavetskij i Kadnikovskij uezdy / Nauch. red. D.A. Baranov, A.V. Konovalov. SPb., 2007. S. 78.

22. Znamenskij P.V. K biografii A.P. Schapova // Istoricheskij vestnik. 1899. T. CXXV. S. 520.

23. O eparkhial'nykh uchilischakh dlya devits dukhovnogo zvaniya (okonchanie) // Pribavleniya k Vologodskim eparkhial'nym vedomostyam. 1866. № 9. S. 369.

24. Vsevolodov A.V. Sluzhba, dokhod i oklad v predstavleniyakh pravoslavnogo prikhodskogo dukhovenstva i pechati 1860-kh gg. (k postanovke voprosa) // Material'nyj faktor i predprinimatel'stvo v povsednevnoj zhizni naseleniya Rossii: istoriya i sovremennost'. Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferentsii / Otv. red. V.A. Veremenko. SPb., 2016. S. 195–201.

25. Podvigajlo A.A. Tserkovnoe zemlevladenie i zemlepol'zovanie v Tsentral'no-Chernozyomnom regione v 60–90-e gody XIX veka: na primere Kurskoj i Voronezhskoj gubernij. Avtoref. dis. … kand. ist. nauk. Voronezh, 2007.

26. Saltykov-Schedrin M.E. Melochi zhizni // Saltykov-Schedrin M.E. Sobr. soch. v 20 t. T. 16. Kn. 2. M., 1974. S. 53.

27. Danilov V.P., Danilova L.V. Krest'yanskaya mental'nost' i obschina // Mentalitet i agrarnoe razvitie Rossii. M., 1996. S. 27; Milov L.V. Prirodno-klimaticheskij faktor i mentalitet russkogo krest'yanstva // Tam zhe. S. 43, 53–56; Sablin V.A. Krest'yanskoe khozyajstvo na Evropejskom Severe Rossii (1917–1920). M., 2009. S. 137; Sukhova O.A. Desyat' mifov krest'yanskogo soznaniya: Ocherki istorii sotsial'noj psikhologii i mentaliteta russkogo krest'yanstva (konets XIX – nachalo XX v.) po materialam Srednego Povolzh'ya. M., 2008. S. 206, 208; Shvejkovskaya E.N. Gosudarstvo i krest'yane Rossii. Pomor'e v XVII v. M., 1997. S. 259–277.

28. Turundaevskij A.A. Nasha sem'ya. S. 241.

29. Gromyko M.M. Traditsionnye normy povedeniya i formy obscheniya russkikh krest'yan XIX v. M., 1986. S. 31–70. O negativnykh aspektakh pomochej sm.: Makarova V.Yu. «On khotya i vypivaet, no ne upivaetsya»: otnoshenie krest'yan k p'yanstvu svyaschennikov // Sny Bogoroditsy. Issledovaniya po antropologii religii. SPb., 2006. S. 78–79.

30. Plekh O.A. Mestnoe upravlenie v Vologodskoj gubernii v pervoj polovine XIX veka. Avtoref. dis. … kand. ist. nauk. M., 2016. S. 18–19.

31. Zol'nikova N.D. Sibirskaya prikhodskaya obschina v XVIII veke. Novosibirsk, 1990. S. 150; Kamkin A.V. Obschestvennaya zhizn' severnoj derevni. Puti i formy krest'yanskogo obschestvennogo sluzheniya. Vologda, 1990; Mil'chik M.I. Prikhodskaya tserkov' i krest'yanskaya obschina na Arkhangel'skom Severe v XVII v. // Russkaya kul'tura na rubezhe vekov: Russkoe poselenie kak sotsiokul'turnyj fenomen. Sbornik statej / Gl. red. G.V. Sudakov. Vologda, 2002. S. 40; Pul'kin M.V. Prikhodskoe deloproizvodstvo XVIII veka kak istoricheskij istochnik (po materialam Olonetskoj eparkhii) // Istochnikovedenie: poiski i nakhodki. Sbornik nauchnykh trudov. Vyp. 1. Voronezh, 2000. S. 132–133.

32. Kolesnikov P.A. Severnaya Rus'. Vyp. 2. Arkhivnye istochniki po istorii Evropejskogo Severa Rossii XVIII v. Vologda, 1973. S. 106; Tsvetkov M.A. Kartograficheskie materialy General'nogo mezhevaniya // Voprosy geografii. Sbornik tridtsat' pervyj / Otv. red. N.N. Baranskij, V.K. Yatsunskij. M., 1953. S. 92.

33. Pul'kin M.V. Pravoslavnyj prikhod i vlast' v seredine XVIII – nachale XX v. (po materialam Olonetskoj eparkhii). Petrozavodsk, 2009. S. 130.

34. Milov L.V. Issledovanie ob «Ehkonomicheskikh primechaniyakh» k General'nomu mezhevaniyu (K istorii russkogo krest'yanstva i sel'skogo khozyajstva vtoroj poloviny XVIII v.). M., 1965. S. 33–59.

35. Kopanev A.I. Krest'yanstvo Russkogo Severa v XVI v. L., 1978. S. 114–116; Kopanev A.I. Krest'yane Russkogo Severa v XVII v. L., 1984. S. 36–37; Shvejkovskaya E.N. Russkij krest'yanin v dome i mire: severnaya derevnya kontsa XVI – nachala XVIII veka. M., 2012. S. 139–152. Sm. takzhe: Bogoslovskij M.M. Zemskoe samoupravlenie na Russkom Severe v XVII veke. T. II. M., 1912. S. 19–20; Yushkov S.V. Ocherki iz istorii prikhodskoj zhizni na Severe Rossii v XV–XVII vv. SPb., 1913. S. 5–7; i dr.

36. Voskobojnikova N.P. K istorii opisaniya Sol'vychegodskogo uezda vo vtoroj polovine XVI – pervoj chetverti XVII v. // Issledovaniya po istochnikovedeniyu istorii SSSR dooktyabr'skogo perioda. Sbornik statej. M., 1991. S. 80.

37. Vasil'ev Yu.S. Izbrannye trudy po istorii Evropejskogo Severa Rossii XII–XVII vekov. Vologda, 2013. S. 212.

Comments

No posts found

Write a review
Translate