Как в советское время, так и позднее в историографии слабо и фрагментарно освещалось участие крестьян в борьбе с восставшими туземцами Туркестана в 1916 г. Основное внимание при описании его подавления уделялось регулярным войскам, направляемым в мятежный край, и уже находившимся там карательным отрядам из казаков и ратников государственного ополчения. Лишь несколько авторов бегло упоминали о действиях переселенцев, которые обычно оценивались как реакционные и агрессивные по отношению к коренному населению и пленным повстанцам¹. Иногда их обвиняли в провокациях и сознательном угнетении местных жителей². В выходивших сборниках документов всячески выпячивалась свирепость русских, но практически полностью игнорировалась жестокость восставших³. В ещё большей степени это характерно для национальной историографии стран Средней Азии конца XX – начала XXI в. Так, современный киргизский историк Т.М. Рыскулов видит в событиях 1916 г. геноцид. При этом он признаёт случаи осады русских сёл и убийства переселенцев, но полагает, что эти эпизоды не следует преувеличивать. Зато немногочисленные русские перебежчики представлены им как защитники угнетённых⁴. Конечно, в ходе восстания и после его подавления обе стороны действовали достаточно жёстко. Однако формы и возможности крестьянской самообороны в этих условиях давно уже заслуживают специального рассмотрения.

Положение русских переселенцев в Туркестане было весьма небезопасным. И если хозяйство в непривычном климате постепенно налаживалось, благодаря централизованным усилиям ирригаторов, агрономов и инженеров и традиционному умению крестьян приспосабливаться к среде обитания, то отношения с многочисленным иноязычным и иноверным окружением оставляли желать лучшего. Сарты, киргизы, туркмены и другие среднеазиатские народы болезненно, а подчас и враждебно воспринимали колонизационный поток из России. Талантливый востоковед генерал-лейтенант Н.С. Лыкошин, занимавший в 1914–1917 гг. пост самаркандского военного губернатора, называл 17 причин провала политики России в Туркестане⁵. Однако едва ли не важнейшей из них являлось отчуждение земли в пользу колонистов, которым предоставлялись в крае лучшие места, до того не всегда использовавшиеся прагматично. Религиозный фактор лишь усугублял ситуацию. Поэтому с самого начала не вызывало сомнения то, что переселенцы нуждаются в защите.

Традиционно при освоении новых земель в Новороссии, в Сибири, на Кавказе, на Дальнем Востоке возникавшие поселения устраивались и защищались казачеством. Не стал исключением и Туркестан. В 1867 г. в Семиречье из 9-го и 10-го сибирских казачьих полков сформировали Семиреченское казачье войско, однако по мере усиления потока колонистов всё острее ощущалась необходимость их вооружения, а также укрепления сёл на случай внезапного нападения. Характерно, что ещё в 1867 г. в записке поручика Маева рекомендовалось строить посёлки на плодородных землях вблизи рек, создавая их в единую поселенческую сеть, а на Сыр-Дарье размещать отставных солдат. Ожидалось, что эти заставы «могли бы принести большую пользу в случае, если в Туркестанской области возникли какие-либо беспорядки»⁶.

Генерал-лейтенант Н.И. Гродеков, служивший в 1883–1892 гг. сыр-дарьинским военным губернатором, утверждал, что «каждый новый русский посёлок в Туркестане равносилен батальону русских войск». В отчёте за 1889 г. он констатировал, что в Туркестане русскому человеку необходимо владеть стрелковым оружием, а укрепление и вооружение посёлков позволит сократить численность войск, постоянно дислоцированных в крае, без ущерба для безопасности его жителей. Впрочем, осуществление данного замысла началось лишь с 1892 г. и шло очень медленно. По действовавшему законодательству винтовки и патроны предоставлялись прежде всего поселенцам из числа отставных и состоящих в запасе нижних чинов. Оружие продавать запрещалось, а условия пользования им оговаривались в особой расписке. Следить за соблюдением правил и обучать стрельбе должны были специальные надсмотрщики, прошедшие военную службу и подчинявшиеся уездному начальнику и участковому приставу⁷.

К 1901 г. у русских переселенцев находилось в общей сложности 18 739 винтовок разного типа⁸. Успешно подавленное войсками в 1898 г. Андижанское восстание и события в Маньчжурии в 1900–1902 гг. несколько ускорили вооружение крестьян. Однако на протяжении последующего десятилетия выданное им оружие практически не использовалось, и в 1909–1910 гг. часть его за ненадобностью конфисковали и передали на склады. В 1915 г. в условиях «винтовочного голода» последовало решение изъять у поселенцев 7 500 винтовок и передать их на фронт⁹. Тем самым местная администрация не только не провоцировала восстание, в чём её обвиняли советские историки, но и существенно сокращала имевшиеся в её распоряжении средства для противодействия мятежникам, к столкновению с которыми население оказалось не готово.

В результате в 1916 г. оружия, остававшегося у переселенцев, не хватало даже для слабой самообороны. При этом сильные и здоровые мужчины, потенциальные защитники своих сёл, отправлялись на фронт, а численность местных гарнизонов и караулов была незначительна. К примеру, всю Семиреченскую обл. (наиболее пострадавший от бунта район Туркестана) в июле 1916 г. защищали три дружины государственного ополчения, размещавшиеся в городах Верном, Джаркенте и Копале (по штату военного времени каждая из них могла насчитывать около тысячи человек, но они, как правило, комплектовались людьми, не подходившими по здоровью для строевой службы, и никогда не достигали полного состава¹⁰), 3-й Семиреченский казачий полк и несколько караульных команд¹¹. Полицейские силы, скудно финансировавшиеся исключительно из местных источников, пребывали в плачевном состоянии¹². Регулярных частей в Семиречье, по свидетельству русских чиновников, в разгар мятежа, в августе 1916 г., явно недоставало¹³. А.Н. Куропаткин, 22 июля назначенный туркестанским генерал-губернатором, жаловался на «войска, мало сплочённые, недостаточно дисциплинированные»¹⁴. Они остро нуждались в организации, кадровых командирах и перевозочных средствах. Причём все эти проблемы ощущались даже в октябре, когда основные центры повстанцев удалось уничтожить. Огромные расстояния и тяжёлые климатические условия затрудняли проведение карательных экспедиций¹⁵. В такой обстановке, особенно поначалу, крестьяне-переселенцы могли рассчитывать только на себя.

Правда, и мятежники были вооружены плохо: в основном холодным оружием, зачастую косами, переделанными в пики. Лишь некоторые отряды располагали своей артиллерией или берданками, захваченными на складах и отнятыми у транспортных конвоев¹⁶. Однако определяющим являлось их большое численное превосходство.

Первые неожиданные нападения принесли поселенцам большой урон – в разорённом Иссык-Кульском монастыре погибли монахи и послушники, в Семиречье были сожжены и разграблены сёла Белоцарское, Столыпино, Семёновка, Григорьевка и др. Пострадали поселения в Сыр-Дарьинской и Ферганской областях. Не имея возможности быстро изменить ситуацию, начальство Лепсинского и Джаркентского уездов в конце июля 1916 г. начало выдавать крестьянам винтовки со складов¹⁷. В начале августа семиреченский военный губернатор М.А. Фольбаум (уже подавлявший в 1905 г. восстание в Севастополе) призвал на службу льготные сотни семиреченских казаков и стал пополнять имевшиеся у него отряды «добровольцами из горожан» и солдатами, находившимися в отпусках. При этом они вооружались не только винтовками с артиллерийского склада, но и ружьями, реквизированными из оружейных магазинов и у частных лиц¹⁸. В Пржевальске сформировали милицию из запасников и добровольцев¹⁹.

Полковник А.И. Алексеев, исправлявший должность семиреченского военного губернатора после скоропостижно скончавшегося 22 октября Фольбаума, сообщал Куропаткину, что «всё способное носить оружие русское население было организовано… а в деревнях крестьяне, вооружённые имевшимся огнестрельным и холодным оружием, считая в том числе и топоры, были сведены в десятки, в которые были выбраны самим населением»²⁰. Более того, «часть дружин была посажена на лошадей». Своевременная подача сигналов о приближающихся отрядах мятежников обеспечивалась ближней и дальней круглосуточной охраной, на случай долговременной обороны создавались запасы продовольствия и воды. Помимо русских крестьян, в ополчение изредка привлекались и дунганские переселенцы²¹.

Военная помощь обычно приходила уже после нападения. Узнав о нём от прорвавшихся в город крестьян или от разведки, войска рассеивали повстанцев. 17 июля в Туркестане объявили военное положение, в край двинулись войска с артиллерией и пулемётами. До тех пор большинство сёл отбивались своими силами при поддержке небольших отрядов государственного ополчения и казаков, направлявшихся военным командованием края. В ряде случаев крестьянское ополчение, кое-как обеспеченное огнестрельным и самодельным холодным оружием, использовалось и для обороны городов²².

Не надеясь на помощь армии, жители Верного окопались, поставили баррикады, протянули проволоку, разобрали мосты и вооружились найденными на складах винтовками и револьверами. В сёлах, где такие арсеналы отсутствовали, действовать было сложнее. Тем не менее круговая оборона позволяла довольно долго удерживать неприятеля даже в условиях окружения. Так, в Новороссийском крестьяне укрылись в одном из домов, превратив его в маленькую крепость, перегородили улицы бричками и телегами, завалили места возможных подходов боронами и плугами²³. На протяжении 12 дней они отбивали атаки киргизов, пока осаду не сняли прибывшие казаки. За это время нападавшие понесли большие потери: очевидцы отмечали, что улицы были «завалены трупами киргизов»²⁴. В селе Пригородном (100 вёрст от Верного) крестьяне под руководством священника Смоковского укрепили молитвенный дом²⁵. В станице Самсоновской центром обороны стало здание школы на церковной площади. Имея всего 8–10 ружей, станичники продержались 11 суток²⁶. Покровское и Валериановка отбились с ещё меньшими силами. В Сазановке устроили валы, в стенах домов пробили бойницы, все крестьяне от 16 до 65 лет встали на позиции, достаточно успешно используя ограниченное количество оружия и боеприпасов²⁷.

Для усиления позиций, помимо телег, борон и плугов, использовались любые подручные материалы, включая деревянные брусья, мешки с шерстью, спиленные деревья; для дополнительной прочности создались 2–3 такие линии. Арыки (ирригационные каналы) заполнялись водой. Естественные и искусственные высоты занимали караулы, заранее сообщавшие о готовившемся нападении. Так, в Преображенском наблюдательный пункт оборудовали на колокольне местной церкви²⁸. Иногда применялись и технические новшества: во время обороны Столыпино военную помощь из Нарына вызвали с помощью карманного телеграфного аппарата, оказавшегося у одного из механиков посёлка²⁹.

Характерно, что при отражении набегов духовенство не только поддерживало боевой настрой своей паствы, но и активно участвовали в организации борьбы, а иногда и в схватках. Помимо Смоковского, в этом отличились настоятель из Бобриково Т. Сас, михайловский священник К. Синусов, Е. Малаховский из Покровского, церковный староста из Алексеевского П. Павлов. Не отставала и сельская интеллигенция – учителя, врачи и другие образованные и авторитетные люди, бравшие на себя руководство самообороной из-за отсутствия профессиональных военных. Переселенческие инженеры и чиновники участвовали в импровизированных военных советах и в городах, правда, уже под руководством кадровых офицеров³⁰. Во время осады Сазановки и Покровского небольшой отряд из горожан Пржевальска (в том числе женщины, переодетые в мужскую одежду) отправился на выручку крестьянам. При этом боеприпасы для винтовок приходилось изготавливать кустарными способами: обыватели сами делали порох, отливали гильзы и картечь из самоваров. Для устрашения повстанцев использовалась даже самодельная пушка из водопроводной трубы и деревянных колодок, стрелявшая картечью. Её сконструировал прибывший в отпуск с фронта унтер-офицер Чернов³¹.

Таким образом, хотя основную роль в подавлении восстания сыграли регулярные части и казачьи отряды, на начальном его этапе именно самоорганизация крестьян-переселенцев, их стойкость и упорство позволили выиграть время и выстоять. В тяжёлых боях за свои сёла крестьяне, несмотря на недостаток оружия и боеспособных людей вымотали, обескровили и задержали мятежников. Вместе с тем, защищая свои дома и семьи, отвечая жестокостью на жестокость, русские колонисты вовсе не стремились целенаправленно уничтожать местное население или навязывать свою волю туземцам силой оружия.